|
Татьяна Левченко
ГОРОД, БОЛЬ МОЯ
Древние стены и новостройки,
Каменоломни, порт…
Город упрямый, гордый и стойкий
Словно попал в цейтнот.
В древность рождённый,
В вечность идущий,
Город морских ворот,
Ласковый город
И добродушный,
Что впереди тебя ждёт?
Город, ты сжался,
Весь искорёжен.
«Корчев» – от «корчевать»?
Весь перерыт,
Как осадой обложен!
Призванный врачевать,
Город курортный –
Смогом ты дышишь,
Выбросами из труб!
Город портовый –
Моря не слышишь:
Шёпот мазутных губ.
Выбросы, сливы
И теплотрасса –
Варварство и рабой!
Уж Митридат –
Не гора, а – насыпь,
В море – дерьмом прибой.
В буйном цветенье
Керченских вёсен –
Пасти голодных рвов…
Город мой, что же ты
Строже не спросишь
С тех, кто тебе суров?!
Кто издевался
Над Митридатом
И над Святым Огнём,
И теплотрассы
Стальным канатом
Петлю связал на нём?!
Город у моря,
Город портовый
С именем славным – Керчь.
Неповторимый –
Древний и новый –
Как мне тебя сберечь?!
октябрь 1990 г.
ГРИФОНЫ
(попытка сонета)
В немой тревоге смотрят через крыши,
От изумленья клювы приоткрыв
И придержавши крыл своих порыв,
Едва привстав по-львиному неслышно,
Из праха воскрешённые, два стража,
Видавшие истории рассвет,
На незнакомый град многоэтажный,
И не признав его сквозь сотни лет!
Им не знакомы суета и спешка.
Их воскрешенье – словно им насмешка:
Что им хранить? И от чего спасать?!
Наследие эпохи отшумевшей,
Припомнив город свой, – античный, прежний,
Мечтают рухнуть и – не воскресать!
май 1991 г.
ИМЯ
История всегда полна открытий,
Загадок бесконечна череда.
Мелькнуло имя в древнем манускрипте,
Мол, победил Савмака повелитель
И проклял это имя навсегда.
Так кто же был ты, непокорный скиф,
Что против всемогущего тирана
Сумел ты, поднял тысячи других?
Чему служил ты, чем увлёк ты их –
Величием иль ложности дурманом?
Чего хотел ты, подняв этот бунт –
Освободить народ от гнёта царства,
Чтоб вольно жил он, птицы как живут,
Иль заготовил новый ему кнут,
Что применил бы ты, дорвавшись к власти?
Кто был ты – вождь, иль может быть, плебей? –
О том молчат истории скрижали.
Но был ты уважаем средь людей:
Не мог на бунт народ поднять злодей –
Злодея бы ничем не поддержали.
Молчат века, таят глубины лет
Твой облик, возраст и натуры норов.
Но всё же, у меня сомнений нет:
Ты гордым был, ты знал годов расцвет,
И мужество в твоём горело взоре.
В твоей крови играл бунтарский дух.
Ты помнил: вольным был народ когда-то,
Без колебаний выбрал ты из двух.
И полетел по городищам слух:
Савмак идёт войной на Митридата!
И был успех. И вольные края.
И лязг кровопролитного сраженья.
И отступала конница твоя.
И, схваченный, ты, горечь затая,
Признал свое свободы пораженье.
И ликовал победу Митридат,
Жестоко усмиряя недовольных.
Он имя твоё вырвать был бы рад
Из уст народа, песен и баллад.
Но сам запечатлел его невольно.
И сохранилось в древнем манускрипте
Героя имя. Имя лишь пока.
Да, победил Савмака повелитель.
Но имя возвеличил в монолите
Истории на вечные века!
июнь 1991 г.
* * *
Не торопи меня, мой друг, не надо:
Меня совсем не знаешь ты ещё.
Тебя я, правда, видеть очень рада.
Но это нам не скажет ни о чём.
Безмерная случайность нашей встречи
Ведь не зажгла в душе твоей огня.
Не обнимай меня, мой друг, за плечи
И не пытайся целовать меня.
Пойдём! Я покажу тебе мой город.
Мой город – мои сердце и душа!
По древней лестнице поднимемся на гору,
В торжественности строгой, не спеша.
Мы молча постоим у Обелиска,
Ты тронешь пушки легендарной колесо…
Пусть этот город станет тебе близким.
Ты повернись теперь к нему лицом.
И разольётся ширью пред тобою
В кайме портов мой Керченский пролив.
А там, взгляни: холмы бегут гурьбою
В туманистой и призрачной дали.
И город – пусть войдёт он в твою душу –
Тебе протоки улиц распахнёт,
Приветливый, прекрасный и радушный,
Как и народ, который в нём живёт.
Мы спустимся к нему под строгим взглядом
Двух воскрешённых древних сторожей.
Мы выйдем в город с древним храмом рядом.
Он нам сейчас как раз всего нужней.
Мы в храм войдём торжественно и молча,
В саму историю шагнём через порог!
Перед Марией – Девой Непорочной –
Свечи затеплим страстный огонёк.
И, выйдя, просветлённые, из храма,
С возвышенным стремлением души,
Пройдём к морской волне солёной прямо,
Чтоб утвердить возвышенность в тиши.
Вдохни морской солёный, свежий ветер
И оглянись на город за спиной:
Ведь в этом городе меня ты встретил.
И вот теперь – целуй меня, родной!
март 1991 г.
* * *
Опять туман с волны поднялся.
Как будто город своё имя
Сменить на «Лондон» вдруг собрался.
Мы станем с ним тогда чужими.
Не надо, город, умоляю:
Я не смогу стать англичанкой
Лишь потому, что ты в туманы
Решил седые облачаться!
Мой древний город, Керчь родная!
Тебя люблю – и в пыль, и в слякоть.
Но только, горечь нагоняя,
Туманами не надо плакать!
Мой город, имя твоё славно,
Такого в мире больше нету.
Давай, прогоним все туманы
И выйдем к солнечным рассветам!
Давай, туман поднимем тучей
И – разорвём её грозою:
Ведь вешний ливень будет лучше,
Чем плач туманистой слезою!
Ты после ливня очищенья
Мне улыбнёшься, несравненный!
Я попрошу тогда прощенья
За подозрения в измене.
март 1991 г.
ОСКОЛОК ВОЙНЫ
На Митридате, мрачно отдалённый,
Заброшенный, загаженный, пустой,
Войны осколок – старый дот бетонный –
Зарыл свои глазницы в травостой.
Косится хмуро он на мирный город,
Неся собой напоминание ему
О той поре, когда он, в спеси гордой,
Владычествовал – в прошлую войну.
Толсты его исписанные стены,
Следы гранатных взрывов он хранит,
Угрюмый, в одиночестве надменном,
Но никому не страшный монолит.
Пред его взором город возрождённый
Живёт бурливой мирной суетой.
А он, непобедимый, – побеждённый,
Заброшенный, загаженный, пустой.
А за его спиной, лицом к восходу,
Лицом к проливу, прямо в солнца диск
Стрелой вознёсся памятник народный –
Мечом, войну пресёкшим, – Обелиск.
А рядом полыхает над вершиной
Огонь народной памяти о том,
Чтоб никогда глазницы не ожили
В бетонном этом логове пустом.
апрель 1991 г.
ИСТОРИЯ КЕРЧИ
Затерялся порог отеческий
За безвременья синей далью.
Оставляют следы на Вечности
Мои греческие сандалии.
Примеряю одежды скифские,
Генуэзские и татарские,
Вышиваночки украинские,
Сарафаны русско-славянские.
Говорю языками разными –
То певучими, то – гортанными.
Никогда не бываю праздною:
С городами сливаюсь, странами.
То – империей, то – причалом я.
То – историей, то – поверьем.
То – Деметрой скорблю, печальная,
То я – Феникс, сжигаю перья.
Путешествую я по Вечности:
Путь причудлив и бесконечен.
А на вечной той бесконечности –
Вся история моей Керчи.
04 июля 2001 г.
ВОРЧЛИВОЕ ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
Вы знаете, где улица Счастливая?
Пржевальского? А Глинки, Гоголя?
Не приходилось в пору вам дождливую
По этим тихим улицам гулять?
Ещё, представьте, есть такая: Дальняя –
Там рядышком на переправу путь.
А есть ещё Интернациональная.
Не приходилось как-нибудь взглянуть?
Мы любим воспевать красу и древности,
Красивые фасады любим мы.
Перед гостями хвалимся, из ревности,
Что, мол, в Керчи почти что нет зимы.
Чудесный центр и море – окаёмкою,
Предтеча, Митридат, ещё – грифон... –
И этой нитью, тонкою-претонкою,
Гордишься, говоря, мол в Керчь влюблён.
А любишь ты – зелёные окраины,
Речушки и озёра в камыше,
Как абрикос цветёт весною раннею?
Иль только кипарисы по душе?
Наверно, по натуре я – сварливая.
Но Керчь люблю, отвечу головой.
Вы знаете, где улица Счастливая?
Она – в конце торговой Полевой.
03.08.2001
* * *
по поводу реконструкции города Керчи
За Европой гнаться не стыдно.
Только: палка о двух концах.
И в Керчи теперь, что обидно,
Голова есть, но нет лица.
А дворы!.. Закрывайте окна,
Чтоб от страха не помереть.
Предложить бы гостям высоким
Со дворов наш город смотреть.
27.02.2004 г.
МОЯ СТОЛИЦА
Ты по народностям - столица,
Моя любимая столица.
Моя скромнейшая столица на Земле!
Мой древний город - словно птица:
Она пролив обнять стремится
И взмыть, неся свою свободу на крыле.
А кто тебя не понимает,
Тебя провинцией считает.
Пренебрежительных усмешек не тая,
Они в столицы улетают
И в толпах там бесследно тают.
Мы их жалеем и прощаем - ты, да я.
Моя боспорская столица,
Я так люблю тобой гордиться!
Тем, что живу с тобою общею судьбой.
Мой город-птица - Феникс-птица:
Сжигая перья, возродится!
И даже в три тысячелетья - молодой.
28.06.2002
НАШ ПРОЛИВ
За проливом на холмах алеют маки.
Впрочем, может быть, это — тюльпаны.
Всё — под солнцем там краснеется, однако,
За проливом. Там — берег Тамани.
А чуть ближе — цепочка деревьев
Среди моря виднеется ясно.
Вы — приезжий? К чему недоверье?
Там – Тузла; да и воздух прозрачный:
Все отчётливо, да и не дальше,
Чем от Ак-Буруна до Змеинки.
Наш пролив, словно речка — домашний,
Будто пруд в деревенской глубинке.
И, поди ж ты, границею стал он!
Не района, не области — страны
Разделил! И теперь до Тамани
Расстоянье — как за океаном!
Что политика-то сотворяет!
Так порою умеет, что даже
Самых близких людей разделяет,
Словно гоголевских персонажей.
Но одна остаётся надежда:
Что — Природе людские замашки?!
И в сердцах у керчан, как и прежде,
Наш пролив, словно речка — домашний.
22.06.2002
ОТЕЦ И СЫН
(версия)
Отец Евпатор не любил Боспор.
Сидел в Синопе венценосный папа.
При нём Пантикапей познал позор,
Совсем, как Керчь на нынешнем этапе:
Упадок, спад, тупик… Ну, что ещё?
Медвежий угол — от врагов укрыться…
А тут сынок подрос. Совсем большой…
Не с теми, с кем бы надо, стал водиться…
...И — царство захватить… чтоб возродить
Былую мощь его и славу, видно?
Ах, юность, юность! Ей дано торить
Мечтами путь к недальнему Аиду.
Отец за трон, — последний свой оплот,
А сын — за край, что должен же быть славен!
Так кто ж предатель?… Шут их разберёт…
История ведь пишется не нами.
Историкам работы — на века:
Судить-рядить о всём разносторонне.
Но — не судите строго Фарнака:
Он родину любил не меньше трона.
05.10.2003 г.
ПРИТЯЖЕНИЕ КЕРЧИ
(стихотворение, где о Керчи нет ни слова)
Я не знаю, как там,
на других континентах,
Для других городов,
полустанков, посёлков
Разрешается эта проблема,
Бесконечная эта дилемма:
Навсегда!
иль – остаться?
Или вечно мотаться:
то – туда, то – сюда,
то – туда, то – сюда!
Возвращаться,
бежать,
возвращаться,
бежать…
Рвать билеты,
ужаснейшим матом ругаться,
И – опять возвращаться.
Опять возвращаться…
И однажды понять:
ни к чему суета,
ни к чему
ностальгии тоски маята. –
Вот вам РОДИНА:
не государство,
не эта страна и не та.
Просто – улица,
дом,
а быть может – весь город…
И просто – остаться.
Навсегда.
11.09.2004 г.
* * *
Я люблю, без всяческой бравады,
Без намёка подленькой игры,
Город, где — красивые фасады,
В дребезги разбитые дворы.
Здесь повсюду отыщу дорогу:
За версту предчувствуя беду,
Даже где сам чёрт сломает ногу,
Даже без фонарика пройду!
Это — город мой, и хоть ты тресни!
Это — город каждого, кто с ним.
С радостями, с горестями вместе
Как уродец мамою — любим.
Весь такой расхистанно-доверчив,
Так вот величаво горделив,
Гордо величается он Керчью,
Обнимая Керченский пролив.
12.09.2003 г.
* * *
По-за окном, за двойными вагонными стёклами,
Время свернуло пространства в тугую спираль:
Там, где на деле горят фонари одинокие –
Гроздья огней освещают плывущую даль.
В лес обратило вращеньем аллейку убогую,
В небо вползают поля, горизонт накреняя.
А через них – показался широкой дорогою –
След за комбайном: на чёрном желтеет стерня.
Всё остановится, только я выйду из поезда:
Мигом исчезнет, как не было, эта спираль.
Время с пространством легко побеждаются скоростью.
Проще простого! Их даже немножечко жаль.
Может поэтому, даже наверно поэтому,
Что не желаю на них я смотреть свысока,
Предпочитаю остаться керчанкой – отпетою –
Здесь, где пространство в спираль закрутило века.
17.09.2004.
ГОРОД МОЙ
Город мой — конечной остановкой
Для судьбы, уставшей от транзитов.
Смесь ленцы с уверенной сноровкой.
Город «ВХОД»-ов. Город без «EXIT»-ов.
То ли петли врат Аида стонут,
То ль Пандоры беды носит ветер, —
Не будите спящий тихий омут,
Не тревожьте сон тысячелетий.
То ль войны следы на старых школах
Мысль толкнут войною не задетых:
К этим ранам не добавить новых,
Ни единой школе на планете.
Зуммерит с вершины Митридата
Тишина тревожною морзянкой.
Как покой бывалого солдата,
Здесь покой с нежданною изнанкой.
Взор его спокоен и пронзителен —
Так творец глядит на заготовку.
Для судьбы, уставшей от транзитов,
Город мой — конечной остановкой.
19.12.04
* * *
Ойкумены обрыва бровка…
Так задумали, видно, боги:
Здесь — конечная остановка,
Где подводятся все итоги.
Дальше — только врата Аида,
А над ними, где чайки реют,
За туманами еле виден,
Путь в загадку — в Гиперборею.
По итогам и выбор будет:
За врата или по-над ними.
Здесь никто никого не судит,
Здесь становятся все иными.
Все дороги ведут не к Риму,
А сюда, где путей основа,
Где теченье столетий зримо
Вьёт начало дороги новой.
30.03.05
* * *
Горел Огонь над городом, пока
Низвергли: не коптил бы облака…
С тех пор у нас в народе говорят,
Что Памяти превыше стал обряд.
Властитель, ненавидевший сей град,
Нещадно разрушавший его, гад,
Над ним теперь красуется, как — свят…
Да здравствует!.. диктатор Митридат…
03.04.2009 г.
Я БОЮСЬ
поэма
«Вспомним всех поимённо.
Горем вспомним своим.
Это нужно — не мёртвым
Это надо — живым».
Р. Рождественский
ВСТУПЛЕНИЕ
С давних лет я спорила с этими строками мысленно. И уверена, что права: павшим тоже нужна наша память. Но не только торжественно-красивые слова. Телами павшие, остаются они навечно живы – с живыми. Живы Памятью их, а не речами лживыми.
Если Память слабеет, – для живых неприметно, – павшие сразу чувствуют это, становясь слабее в поддержке поколенью грядущему. Они видят в беспамятстве угрозу будущему. Угрозу разброда, исчезновения тех, кто вместе – в веках. И тогда – не мистика, не наваждение – приходит страх…
1
Я боюсь спускаться в каменоломни Аджимушкая. Боюсь. И этого не скрываю. Боюсь, что тех, кого – помним – встречу там. И узнаю…
Время взорвётся за моею спиною… время взорвётся – и я останусь в сороковых… в каменоломнях…
И надо будет ответ держать, под взглядами, что страшней направленного оружия:
– Зачем ты здесь, утерявшая Память? Что тебе нужно?
– Мы помним вас! Помним всех поимённо! – под сводами закопченными излишний пафос прозвучит похоронно.
– Помните? А в чём она – память ваша? В этих красивых словах? В оскорблённых могилах павших? В том, что там – наверху и в будущем – воплотили в камне наш прах, и сами же камень тот рушите?
Что сказать? Да и смею ли я отвечать, коль уже озираюсь растерянно, в поисках выхода: через Время, сквозь камень – бежать! Пока дорога к себе не потеряна. Чтоб не видеть, не слышать, не испытать – никогда, никогда!
А вослед – единый, слившийся взгляд, осуждающий и слова:
– Да что ещё тут рассуждать… Пойдёмте, товарищи!
А вослед – ручонки с пальчиками тоненькими, как спички и, губами, спёкшимися от жажды, шёпот:
– Ты принесла водички… правда?…
……………………………………………………
Я боюсь спускаться в каменоломни.
Боюсь.
Это – страх. Это – стыд. Это – совесть горячей волною, а не трусости гнусь.
2
Я боюсь отдыхать на пляжах Эльтигена.
Не потому, что страшусь снарядов неразорвавшихся.
Там навстречу мне поднимаются тени десантников, на песке оставшихся.
Глядят на пляжницу с усмешкой обидной:
– Что делаешь здесь ты – из мира? Видишь: бой, за трупами моря не видно… А ты разнежилась, бесишься с жиру.
И встают, встают из войны пожарища, под взрывов грохот, под рёв волны…
– Ты, вот что, похорони наших товарищей, пока мы твой мир отвоёвываем. А то… кто после вспомнит об этих, павших…
– Мы помним вас! Помним всех поимённо!
– В самом деле? – в словах ирония и взгляд удивлённый. Поёжился зябко, в промокшем бушлате. И вдруг сказал тихо, и словно бы виновато: – Ты знаешь, война – это очень страшно…
– Но вы же храбрые! Поколение целое… А впрочем, от страха и я становлюсь до ужаса смелая…
В ответ – усмешка:
– Что ж, это не редко: боишься – не трусишь – внезапно такая возьмёт досада!… – и, между прочим, но будто вручил награду: – Пожалуй, я взял бы тебя в разведку… – А взгляд – отрешённо-тревожным светом: – Но только страшней, что потом – забудут: поставят памятники повсюду и Памятью называть станут это…
………………………………………………….
Он рванулся в бой, ещё до начала его, измождённый. Бросив лишь напоследок простое: «Будь!»
А я осталась слушать июньско-ноябрьский прибой, и перед ним, и перед собой – побеждённой.
А волны кричали, исправленное прибоем: «Не забудь!»
3
Я люблю подниматься на склон Митридата.
Здесь – Знамя победное водружают. Здесь – весёлые моряки, балагурящие солдаты со всех сторон меня окружают. Выстрелы в воздух – радостными раскатами.
– Ты из мира?
– Здорово!
– Ну, как там вы?
– А это что же, чуть в стороне полыхает? Неужто пожар через время катится? Вечный Огонь? Памяти?… – кто-то вздыхает: – Уж не по нас ли, ребята? Доведётся ли возвратиться?…
– Да брось ты! Вернёмся! Вот Берлин возьмём… Скажи, из мира, дойдём?
– Конечно, дойдёте!
– Я ж говорю – дойдём! А после – вернёмся. Под солнцем, иль под дождём. И может, сами этот Огонь и зажжём, как живое знамя – в Вечную Память…
– Значит, дойдём, говоришь? Ну, ладно, бывай, старуха! Сколько ещё до Победы боёв и пожарищ… А вы тут работайте: вишь, какая разруха. Ты только… запомни: и этот час, и эти израненные знамёна…
– Мы помним вас! Помним всех поимённо!
– Ох, сестрёнка! Только не надо – так! Эти слова – для парада. На мне – гимнастёрка – не чёрный фрак… Но, дай Бог, чтобы это была правда!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
И я осталась с Городом один-на-один. У нас с ним связи – больше, чем кровные.
Поднимаю взглядом здания из руин, ломаю, выстраиваю новые… Спускаюсь по лестнице и, уже у Предтечи, вновь – знакомый, мирный гул вокруг. Ещё ошеломлённая случившейся встречей, слышу тихий, с хрипотцой, Города голос вдруг:
– Ну, что, поглядела? Теперь не будешь бояться?
– Буду!
– Разве есть, чего ещё тебе надо страшиться?!
Есть, Город, есть… И не стыдно признаться: я всегда, бесконечно буду бояться, чтобы этому – не повториться…
08.06.2001
* * *
Я увидела ГОРОД,
Плывущий, как волны тумана —
Из небытия в небыль, —
Над сумрачным горестным НЫНЧЕ,
Где Истории ворот
Наматывал сети обмана.
Я искала, где мне бы
Прорвать этот невод привычный,
Что улавливал, липкий,
Людские заблудшие души,
Чтобы их заморозить,
А после — сварить ли, изжарить…
Но держали ошибки,
Что, в поисках ГЛУБЖЕ и ЛУЧШЕ,
С пониманием поздним
Опасности мы совершаем.
Чтобы выйти из невода,
Надо ускорить движенье,
Дабы рвать не пришлось
Ячеи вместе с собственной кожей.
Если вправо ли, влево, да
В глубины его погруженье, —
Устремленье б свелось
К бесконечным «авось» и «быть может».
Я держусь на поверхности.
Видела город, плывущий
В бесконечном просторе,
Над грешными нами, влачащими
Свои тяжкие бренности,
С криком: «Спаси наши души!»
Я шепнула простое:
«Дай веру, Господь, настоящую».
06.07.05
ГОРОД И ЛЮДИ
С первыми лучами солнца
В город приходила песня.
И звучала эта песня,
Раскрыв крылья.
Слушали песню горожане,
Слушали, раскрыв сердце.
И под песню эту порождали
Творенья прекрасные.
И творенья эти своим видом
Раскрывали людские души
И вливали в сердца и души
Покой и счастье.
И радовался город своим людям.
А когда уходило солнце,
В улицах зарождались вздохи,
Городом бродили страхи и злые ужасы,
Всюду расползались кошмары,
Закрывая сердца
И захлопывая людские души.
И тогда.
Во тьме и во зле.
Люди совершали деяния жуткие.
Удивлялся город: ведь те же люди…
Но не будем смеяться над городом:
Всех людей он любил одинаково,
Он их просто не различал…
26.12.2015
_________________
|
Вход
Регистрация
Галерея
FAQ
